Экономист Сергей Алексашенко — российский общественный и государственный деятель, заместитель министра финансов РФ и первый заместитель председателя правления Центрального банка России в 1995–1998 годах. В 2013 году он уехал из России в США. Как объяснял Алексашенко, в России у него появились серьёзные ограничения в отношении возможности работать.
Мы встретились в Вильнюсе на Форуме свободной России и поговорили об экономической ситуации в России и мире, а также изменениях, вызванных пандемией.
— Сергей Владимирович, какие у вас впечатления от Форума свободной России?
— У меня очень хорошие впечатления. Во-первых, я увидел в одном месте много хороших людей, хороших друзей. Во-вторых, мне кажется, что дискуссия идёт очень интересная, содержательная. Можно соглашаться, можно не соглашаться, но я свою записную книжку пополнил тезисами, которые мне нравятся. Они могут не нравиться по содержанию, но нравятся по полемическому изложению. Поэтому, помимо чисто человеческого, содержательно я не жалею, что сюда приехал.
— В рамках своего выступления вы отметили, что изменилась структура потребления, как я поняла, в странах Запада.
— Она везде изменилась.
— В чём это выражается?
— Смотрите, ковидные ограничения, ковидное состояние экономики привело к тому, что люди стали меньше потреблять услуг, связанных с авиационными перелётами, с поездками на курорты, с концертными мероприятиями, кинотеатрами, с походами в ресторан. Люди стали меньше ездить на машинах, меньше летать на самолётах, стали меньше ездить в офисы, стали работать удалённо. Если перестать тратить деньги, то они у вас появляются — свободные деньги, которые вы не потратили на то, на что тратили раньше. В дополнение к этому ещё может быть помощь от правительства. После того как у вас появляются какие-то деньги, нормальное человеческое решение — их потратить. Соответственно, люди начинают тратить.
Мне легко говорить по Америке, там много статистики. Как я вижу, в России то же самое, но мне тяжело подтверждать эти данные. Там очень много людей стало заниматься ремонтом своего жилья. В Америке около 60% живут в своих домах, соответственно, люди начали ремонтировать дома. Цены на стройматериалы тут же взлетели на десятки процентов, цена на фанеру выросла в семь раз за полтора года. Там найти контракт со строителем, который что-то сделает в ближайшие месяцев девять, невозможно. У них у всех полный объём работы.
Так и меняется. У людей появились деньги. Они их тратят. В первый период пандемии, во второй — третий квартал 2020 года, люди закупали оргтехнику. Переходили на онлайн-режим работы. Выяснялось, что смартфон не тянет, компьютер не тянет. Нужен компьютер жене, нужен ребёнку, чтобы в школе заниматься.
— А если говорить про пандемию, к каким проблемам могут привести разовые выплаты населению?
— Смотрите, есть две проблемы. В США выплаты населению продолжались очень долго, до конца прошлого года. До сентября этого года в Америке продолжались доплаты из федерального бюджета к пособиям по безработице. А в результате с пособиями, которые платятся на уровне штата, да ещё с теми чеками, которые разово платились, люди получали доход, сопоставимый с тем, который получали на месте работы. Речь идёт о низкооплачиваемых должностях. У них терялась мотивация к работе. Люди не хотели выходить на работу, потому что и так всё было неплохо.
Это не совсем эта тема, но всё равно. Вот обсуждается универсальный базовый доход, когда все люди что-то получают из бюджета. Если эта сумма достаточно высокая, то у низкоквалифицированной рабочей силы теряется мотивация работать.
Вторая проблема — мы не берём сейчас Россию, а рассматриваем США или Европу — связана с тем, что, как правило, пособия платились из бюджета, который наращивался за счёт того, что банк печатал деньги. В экономике появлялись деньги, которые ничем не были обеспечены. Это является элементом разгона инфляции.
— Как вы относитесь к уже затронутой теме базового дохода?
— Отрицательно. Я к этому отношусь отрицательно, потому что либо это универсальный и базовый доход, а значит, выплачивается всем и в таком объёме, чтобы на него можно было жить, либо это или не универсальный, или не базовый — он не всем или не в таком объёме, чтобы можно было жить. Соответственно, во втором случае это некая система социальных пособий, устроенная по новому принципу. К примеру, вы в своём государстве можете оценить уровень жизни всего населения, выделить 15% самых бедных и просто платить им какую-то сумму, чтобы они не умирали с голоду.
Собственно, в США подобное делается. Там есть определённая граница дохода, ниже которого люди получают пособие. Но тогда это не универсальный и не базовый доход. Если вы платите всему населению в таком объёме, чтобы можно было жить, то нет ни одной страны, которая это может потянуть. К примеру, берёте США, на семью — 63 тысячи долларов год, количество семей в Америке — 150 миллионов. И понимаете, что в бюджете столько денег нет. Вот и всё.
— Вы, да и другие спикеры, отмечали, что в России неэффективная экономика. А вообще, когда-то за всю постсоветскую историю экономику в РФ можно было назвать эффективной?
— Да, мне кажется, что да. К примеру, сегодня на Форуме со мной на панели сидел Евгений Чичваркин, который создал прекрасную для своего времени компанию "Евросеть". Это была совершенно новая модель бизнеса, которой не было в Европе. Он придумал её самостоятельно, реализовал её. При нём сектор был выведен из тени, стал "белым", стал выходить на финансовые рынки.
Вообще, если брать период с середины 90-х годов до 2008-го, то российский сектор мобильной связи существовал без государственного участия. Всё, что возникло в мобильной связи, возникло вопреки тому, что делало государство. Государство не вкладывало туда ни копейки, более того, заработало на продаже частот. Всё, что возникло в этом секторе, я считаю, дело рук частной инициативы. В принципе, к 2008 году уровень мобильной связи в России был лучше, чем в США, но сейчас уже отстаёт.
Ещё я считаю, что в России сложилось достаточно эффективное сельское хозяйство. Понятно, что есть заслуга Путина — в 2001 году был принят "Земельный кодекс", по которому разрешена частная собственность на землю, а к 2004-2005 году была принята большая программа поддержки аграриев, что нормально. Подобная программа есть и в Евросоюзе, и в США. Многие страны считают правильным поддерживать своих аграриев за счёт бюджета.
В результате с 1999 года сектор сельского хозяйства в России растёт ежегодно. Он устойчиво растёт на 3–3,5 процента в год, за исключением двух лет. В 2012 году была большая засуха, еще 2018 или 2019 год был проблемным. Вот опять: сказать, что сельское хозяйство монополизировано — неправильно, как и сказать, что там сильный государственный контроль.
Россия в 90-х закупала продовольствие. Теперь Россия по большинству базовых товаров и сама себя снабжает, и на 30 миллиардов долларов в год экспортирует продовольствие. Это десять процентов российского экспорта. Поэтому сектор эффективен? Да. Мог бы он быть более эффективен? Да, наверное.
Дальше, смотрите, с 1999 по 2004 год, до дела ЮКОСа, российская нефтяная промышленность, которая была практически вся частная, увеличила добычу нефти в физическом выражении на 50 процентов. То есть в тоннах на 50 процентов стала больше качать. Поверили в стабильность экономических правил, в стабильность политических правил. Начали качать нефть на тех же месторождениях, за пять лет вы не успеваете освоить новые месторождения. За эти же годы производство металлов выросло на 30–35 процентов. А добыча газа выросла на десять процентов, потому что всё "Газпром", всё государство. Можно, конечно, отыскать примеры эффективности.
— А с какими факторами связаны проблемы среднего и малого бизнеса в России?
— Мне кажется, что основная проблема связана с тем, что существенная часть этого бизнеса ведётся в полутеневом секторе. Особенно это касается прошлого, сейчас в меньшей степени. Условно у среднего бизнеса есть одна отчётность для налоговой, одна для банка, одна для собственника, одна для менеджеров. Важно не перепутать, кому какую показываете. Если у вас нет адекватной отчётности, которую можете показать собственнику или банку, вы не можете получить кредит. Банк может давать кредит, если понимает, как построена бизнес-модель.
Мне кажется, что основная проблема российского малого и среднего бизнеса в том, что он не может на цифрах и на фактах доказать, что у него успешная бизнес-модель, и прокредитоваться в банке. Это первое, а второе — незащищённость прав собственности. Вы достигаете определённого уровня, и либо на вашу поляну приходит племянник губернатора, который получает монополию, либо к вам приходит какой-нибудь человек, который предлагает поделиться частью бизнеса. Они очень чётко отслеживают, кто вылезает на поверхность. Когда вас первый раз так "подстригли", второй раз возникает понимание, что вам лучше не высовываться и бизнес выстраивать так, чтобы его видно не было.
— Как вам кажется, какие меры нужно предпринять для выравнивания ситуации с бизнесом, для вывода его из тени?
— Главное — бизнес должен верить, что политические и экономические условия не будут меняться. Бизнес должен понять, что государство является не его врагом, а его партнёром. Понять, что государство бьёт по рукам чекистам, санэпидемстанции, пожарникам и прочим чиновникам, которые приходят с проверками. Если забрать у них право блокировать счета, арестовывать деньги на счетах без решения суда, то ситуация изменится. Нужно защищать права собственности и доказывать, что государство — не враг. По крайне мере будущему президенту не стоит говорить, что все они жулики.
— В последние годы социологи и политологи отмечают падение доверия к институтам. Как это отразится на экономике в ближайшие годы?
— Экономика — это такое существо, которое обречено на рост. В экономике с частной собственностью каждый предприниматель хочет больше заработать. Смысл частного бизнеса — заработать больше. Каждый человек хочет жить лучше — больше зарабатывать, больше потреблять. Это и является драйвером экономики — больше заработать и жить лучше. Сказать, что какие-то не очень хорошие институты приведут к тому, что не один человек, а многие люди уйдут в дауншифтинг — вот мы будем жить при свечах, откажемся от холодильника и кондиционеров, только потому что газ у нас добывается "Газпромом", а электричество производится государством, — этого ждать не стоит. Недоверие к институтам выражается в недостаточном развитии малого и среднего бизнеса. Сказать, что из-за этого российская экономика развалится, что она будет постоянно падать, невозможно. Если посмотреть на историю, нет стран, у которых экономический спад длился десять лет подряд. Если нет гражданской войны, такого не бывает. Как правило, все экономики продолжают расти, может и медленно.
Всё это выражается в низких темпах роста. Потому что кто-то считает, как малый бизнес, — не буду я больше создавать. Вот, сейчас зарабатываю, кормлю свою семью и хватит. Не буду покупать, условно, ещё одну булочную, достаточно трёх, которые и так меня кормят. Кто-то говорит, вот я заработал денег, что я буду в Россию вкладывать? В швейцарский банк положу, моим детям останется. Всё это тормозит развитие экономики. На цифрах проще показать, что по совокупности путинская экономика растёт на 1,2%, а мировая — на 3,3%. Вся эта разница — санкции и политические институты. Вот цена этого.
